Анатолий Григорьев и Ариадна Арендт: как безграничная любовь спасла двух талантливых скульпторов
Анатолий увековечил свою любимую Ариадну.
В черную мартовскую ночь скульптору приснился сон. Будто бы он вылепил огромную фигуру вождя…
Вождь был в неизменном своем френче, - казалось, что он и спал в нем, если вообще спал, - и с упрямым, вздернутым вверх и наискось подбородком. Художник слез с лестницы и отошел на несколько метров, чтобы получше разглядеть свою работу. На несколько десятков метров, потому что казалось, что голова генералиссимуса упиралась в облака. И тут титан зашатался… Страшно зашатался, как ялтинская гостиница «Россия» при крымском землетрясении 1927 года. И рухнул.
Впрочем, зэка Г-363, в миру - Григорьев Анатолий Иванович, 1903 г.р., уроженец села Гайны Пермской губернии, никогда не был в Крыму. За участие в «антисоветском теософском подполье» скульптор Григорьев отсидел пять лет, оставалось еще три.
В лагере под Воркутой начинался хмурый рабочий день 5 марта 1953 года.
Анатолий Григорьев, 40-е гг. «Если можно рискнуть описать это словами, от него исходило сияние, сходное с сиянием ребенка, постоянно аккумулирующего и излучающего, мудрого в своей простоте, простого в своем величии...»
Дом художников
В Коктебеле, как водится, в пяти минутах ходьбы от моря, среди акаций, миндаля и винограда за прихотливо выстроенным заборчиком из местного известняка, стоит приземистый саманный домик скульпторов Анатолия Григорьева и Ариадны Арендт.
В доме, кроме жилых комнат, есть мастерская с отдельным входом. Вступаешь в нее, и становится тесно от присутствия знакомых и незнакомых лиц. Со стен и стеллажей смотрят на вас Грин, Скрябин, Пушкин и множество старожилов Коктебеля – искусствовед Александр Габричевский, художница Мирель Шагинян, художник и летчик-испытатель Константин Арцеулов, журналист Наталья Шульц , знаменитая планеристка Маргарита Раценская. Но чаще и пристальнее других Максимилиан Волошин – вечная тема, сквозной образ и любимый герой скульптора Григорьева.
«В этой мастерской Толя с Балей* работали вместе, бок о бок друг с другом и со своими скульптурами (набита она скульптурами весьма плотно и по сей день)».
Фото: Андрей НИКИТИН
В соседней мастерской - малые формы, причудливые и разнообразные, смонтированные из местной гальки воображением художника. Это царство Ариадны Арендт. И даже во дворе, там, где у обычных смертных - посадки и грядки, вырастают из земли камни, превращенные в лица.
Хозяева покинули это домик и сад давно, еще в прошлом веке. Но творчество, судьба и любовь -штуки, как известно, вечные.
«Наша дружба началась с любви к животным…»
ОН добрался до Москвы своим ходом, как Ломоносов. Из Кудымкара, затерянного в уральской тайге. Все, что взял с собою – мешок проса, которое выменивал по пути на другую еду. Сначала Рабфак, потом ВХУТЕМАС - Высшие художественно-технические мастерские. На живописном отделении мест не было, пошел на скульптурное. Судьба?
Спустя три года из Симферополя в Москву приехала ОНА. Отпрыск знатного рода, любимица Максимилиана Волошина, не раз гостившая в Доме поэта. Поступила в те же мастерские, переименованные к тому времени время во ВХУТЕИН - Высший художественно-технический институт. На скульптуру, куда же еще? Судьба, судьба…
Ариадна Арендт в конце 20-х. «Она была безмятежна, как сама природа: ни разу не слышала я от нее ни слова о старости, беспомощности, смерти. Она никогда не спешила. В ее жизни не было ничего второстепенного - все было главным».
«…Толя был старше меня на курс, но мы очень подружились. Мы жили в одном общежитии. Наша дружба началась с любви к животным. Я заметила, что он кормит птиц остатками пищи, которой тогда и людям не хватало… - вспоминала Ариадна Арендт. (здесь и далее – цитаты из ее воспоминаний)
Двадцатые. Время то еще. Голод, холод, разруха. И поэзия. И податливая теплая глина в ладонях, из которой тоже рождалась поэзия.
«…Ему дали мастерскую на Верхней Масловке, дом 1 (вместе с еще двумя скульпторами). Мне вместе с моим первым мужем скульптором Меером Айзенштадтом дали мастерскую в том же доме недалеко от них. Толя стал работать по договорам в «Парке халтуры без отдыха», так мы называли «Парк культуры и отдыха». Все же ему удавалось выкраивать время и для творческой работы»…»
Судьба гналась за ними по пятам, как кошка, преследующая свою жертву. Они как будто не замечали этого, работали, жили, дружили, отрывали куски голубой кембирийской глины, открывали себя в искусстве.
«…С 1933-го по 1941-й годы я участвовала почти во всех художественных выставках в Москве - молодых скульпторов, московских, всесоюзных. Попав надолго в больницу в конце 1936 года, лепила там персонал, а в начале войны в госпитале этой больницы делала портреты раненых бойцов…»
Попала в больницу 1 октября 1936 года, в день своих именин. Так спешила на работу (нельзя опаздывать, 1936-й, помните?), что сама не поняла, как оказалась под колесами трамвая. Десять дней в коме. И надо учиться выживать, жить без ног. Едва придя в себя, начала лепить. Снова судьба? Испытание?
«Мама потеряла продуктовые карточки…»
«…Мы стали жить вместе с Толей во время войны. К тому времени я уже рассталась с Айзенштадтом. Моя мама София Николаевна потеряла продуктовые карточки на несколько месяцев, и нас с шестилетним сыном Юрой ждал голод. Толя, узнав об этом, пришел к нам, поделился своими карточками и, тем самым, помог нам выжить…»
Григорьев во время Великой Отечественной пытался пробиться в ополчение, но не попал из-за слабого зрения. Работал по специальности - лепил летчиков и артиллеристов, защитников Москвы. В 1946-м после «Выставки четырех» на Кузнецком мосту он стал превращаться в знаменитость. Все было впереди: жизнь, творчество, любовь. Судьба благоволила. Или опять испытывала.
Семь лет лагерей
«…В 1948 году незаконно арестовали моего мужа Анатолия Григорьева, он провел в заключении почти семь лет. Меня выдворили из нашей мастерской, множество наших работ погибло. Это были годы выстаивания в бесконечных очередях для передач, за справками, хлопот о пересмотре дела и о помиловании, ожиданий…»
Тогда Ариадна впервые назвала Григорьева мужем, хотя они все еще не были расписаны. Бесконечные хождения по очередям и инстанциям - это сбитые в кровь культи. Никаких метафор. Сбитые в кровь тяжелыми и грубыми протезами обрубки ног. Названная жена чудом не последовала в лагеря за своим мужем. Они вместе посещали теософский кружок, увлекались индийской философией, что и вменялось в вину. Вероятно, Ариадну спасла ее инвалидность.
«Для меня такая радость увидеть тебя во сне…» (из лагерной переписки Ариадны Арендт и Анатолия Григорьева)
Дорогой Толя!
На днях мы послали тебе еще 100 р., и ни одного ответа от тебя еще не получено. Я совсем не знаю, дошло ли хоть что-нибудь из посланного мною тебе. Как только получу от тебя весточку, в которой будет написано, что мои послания до тебя доходят, буду писать и посылать тебе все возможное с утроенной энергией. Трудно писать, совершенно не имея ответов. И так хочется твоих писем, так хочется быть с тобой, читать твой почерк, твои мысли. Для меня такая радость - видеть тебя во сне...
Милый друг Аля!
Ожидая свидания, я дотянул до последнего месяца с письмом. Как ты перенесла жару? Здесь и среди зелени было душно, даже листья лип от жары покрылись сахаром. Я радовался твоим успехам в мотоцикле, но больше всего твоему путешествию в Крым. Представляю, твою радость, когда ты вновь увидела море и Карадаг. Когда-нибудь мы вместе побываем в этих местах. Будет плескать море, и над нами звездное небо. Помнишь, как мы собирались провести время? Жду описания твоего путешествия, и я мысленно побываю там с тобой...
Анатолия Григорьева освободили в 1954-м. Реабилитировали в 1956-м.
Все художники попадают в рай
Последние годы - насыщенные, прекрасные, творческие, сложные, счастливые и все равно опасные - ОНИ прожили на два дома: в Москве и Коктебеле.
Григорьев много и упоительно работал.
Арендт и Григорьев на персональной выставке, Москва – 1977. «По моему детскому понятию они были неразделимы во веки веков. Это было вне комментариев».
Скульптура Волошина около Дома поэта в Коктебеле, скульптура Пушкина в Феодосии – это он.
Памятник Пушкину в Феодосии (работа Григорьева).
Фото: Андрей НИКИТИН
Ариадна в Коктебеле с рассветом уходила на берег, снимала протезы, заползала в море и долго плавала. Потом ее находил Анатолий, успевший сбегать в Лягушачью бухту за рыбой для котов, потом они вместе собирали коктебельскую гальку для ее работ и возвращались домой.
Общались, дружили, принимали и привечали многих известных и разных: Марию Волошину, Юрия Рериха, Анастасию Цветаеву, писателя Ивана Ефремова, священника Александра Меня…
Кто-то назвал этот Коктебель времен Ариадны и Анатолия Меккой и Раем. Наверное, так оно и было. Рай – это ведь всего лишь и именно представление художника об идеальном. Мелодия творца и траектория резца. Которой никогда не дано прерваться, как самой неземной из земных любовей.
P.S. Редакция выражает благодарность сыну Ариадны Арендт Юрию, внучкам Наталье и Марии за предоставленные материалы и фотографии и помощь в подготовке материала.
В подписях к снимкам использованы воспоминания Натальи Арендт.
* Баля – так, сокращенно от Баба Аля, называли Ариадну Александровну внучки.